Серовский портрет Феликса Юсупова

Пелевин Ю.А.

На портрете молодой граф изображен в своем дворцовом имении «Архангельское». Он облокотился на гипсовую скульптуру дога, и держит за лапу своего любимого мопса. Порода, родовитость чувствуется в обоих. Холеное красивое лицо с юношескими тонкими усиками и прямосмотрящий, равнодушно-холодный взгляд говорят об аристократизме модели. Юсупову шестнадцать лет, его семейство обладает колоссальнейшим состоянием и находится на вершине благополучия.
На полотне собственно два персонажа – Ф.Ф. Юсупов и его любимая собака. Это, конечно, неслучайно. Давно подмечено, хозяева и их собаки удивительно похожи друг на друга, а если они долго вместе прожили, то и характер у них становится одинаковый. Мопс по кличке «Клоун» был куплен в Париже на рю де ля Пэ матушкой маленького Феликса после долгих его упрашиваний. Собака древнего происхождения, тупорылая, курносая, серо-песочной шерсти с морщинистою мордою стала отрадой детских лет графа. «Восемнадцать лет Клоун не расставался со мной, был мне верным товарищем, – пишет в своих воспоминаниях Ф.Ф. Юсупов. – Очень скоро он стал знаменит. Все, от членов императорской фамилии до последнего нашего холопа, знали и любили его. Он был как уличный парижский мальчишка, любил пофрантить и принимал важный вид перед фотографами. Обожал конфеты и шампанское. Когда пьянел, становился уморительным. А если у него пучило живот, он подходил к камину и совал туда зад с виноватым видом, точно прося прощения». Ему позволялось все. Спал он вместе с хозяином рядом на подушке. На тех гостей, которые ему не нравились, он мочился, не взирая на лица. Это считалось милой шалостью.

Пока В.А. Серову писал портреты Юсуповых, ему пришлось пожить в «Архангельском», и, конечно, он хорошо знал повадки привилегированной собачки. Художник настоял, чтобы она присутствовал на портрете непременно, уверяя, что «это лучшая его модель» (Князь Феликс Юсупов. Мемуары в двух книгах. – М.: Издательство Захаров и Агриус, 1998. С. 43.).

В истории портретописи всегда интересны взаимоотношения модели и художника. В нашем случае мы можем их проследить. Портретист оставил свое свидетельство на холсте, а портретируемый – написал обширные «Мемуары», в которых уделил страничку Валентину Серову.

Всех гостей, посещавших Архангельское, молодой граф делил на две части – кому нравилось имение и кому нет. Относился он к ним соответственно. Серову понравилась усадьба, что и предрешило их отношения. «Это был замечательный человек, – замечает Феликс Юсупов, к людям нетитулованным, вообще-то пренебрежительный. – Из всех деятелей искусства, встреченных мною в России и Европе, он – самое дорого и яркое воспоминанье. С первого взгляда мы подружились. В основе нашей дружбы лежала любовь к Архангельскому. В перерывах между сеансами я уводил его в парк, усаживал в лесу на свою любимую скамейку, и мы всласть говорили. Идеи его заметно влияли на мой юный ум. А впрочем, считал он, что, если бы все богатые люди походили на моих родителей, революция была бы ни к чему. <…>Серов был доволен моим портретом. Взял его у нас Дягилев на выставку русской живописи, организованную им в Венеции в 1907 году. Картина принесла ненужную известность мне. Это не понравилось отцу с матерью, и они просили Дягилева с выставки ее забрать» (Там же. С. 70.).

Что касается Серова, то он написал заказной портрет с присущем ему мастерством и совершенством. Но отчужденно: чувствуется, что великосветская модель не вызвала в нем ни живого отклика. Художник за глаза иронически называл Ф.Ф. Юсупова «графчиком».

В основу колорита положены по-серовски сдержанные коричневатые, блекло-сероватые и розоватые тона. Как обычно при изображении привилегированных особ, художник использует в написании лица гладкую живопись, построенную на лессировках, что способствует более тонкому проникновению в образ. Меткий и проницательный мастер подметил многие черты Феликса Юсупова: самодовольство, снобизм, своенравие, капризность и, очевидно, порок. Все это подспудно проступает на портрете.

В отрочестве князь страдал лунатизмом, и всю свою жизнь был склонен к мистике. Он был не чужд странностям, причудам и эпатажным выходкам. «Сладу со мной не было. Принуждения я не терпел. Если что хочу – вынь да положь; потакал свом прихотям и жаждал воли, а там хоть потоп» (Там же. С. 74.). За год до написания портрета родители отправили пятнадцатилетнего сына в путешествие по Италии «со старым преподавателем искусств Адрианом Праховым». Известный историк искусства и археолог «научил меня, однако, не совсем тому, чему должен был», – впоследствии жаловался Феликс Юсупов. Наставник и ученик днем ходили по ренессансным церквам и музеям, а по ночам по борделям.

Юный Юсупов очень скоро стал «светским львом», трансвеститом и бисексуалом. В парижском театре Де Капюсин он в роскошном женском наряде даже привлечет внимание самого короля Эдуарда VII. В женском обличие он будет исполнять сопрано цыганские песни в «Аквариуме», самом шикарном петербургском кабаре, а офицеры приглашать на ужин к «Медведю». «Женщины мне покорялись, но долго у меня не удерживались. Я привык уже, что ухаживают за мной, и сам ухаживать не хотел. И главное – любил я только себя. Мне нравилось быть предметом любви и внимания. И даже это было не важно, но важно было, чтобы все прихоти мои исполнялись» (Там же. С. 79-80.).

Спустя годы Феликс Юсупов однажды, в тяжелую минуту, остановится перед серовским портретом, висевшим в Архангельском. Это случится, когда на дуэли погибнет его старший брат Николай, и он станет единственным наследником всего юсуповского состояния. «Бескрайний парк со статуями и грабовыми аллеями. Дворец с бесценными сокровищами. И когда-нибудь они будут моими, – думал он в тот момент. – А ведь это малая толика всего уготованного мне судьбой богатства. Я – один из самых богатых людей России! Эта мысль опьяняла<…> Роскошь, богатство и власть – это и казалось мне жизнью. Убожество мне претило… Но что, если война или революция разорит меня? <…> Но эта мысль была невыносима. Я скоре вернулся к себе. По дороге я остановился перед собственным портретом работы Серова. Внимательно всмотрелся в самого себя. Серов – подлинный физиономист; как никто, схватывал он характер. Отрок на портрете предо мной был горд, тщеславен и бессердечен. Стало быть, смерть брата не изменила меня: все те же себялюбивые мечтания? И так мерзок я стал самому себе, что чуть было с собой не покончил! И то сказать: родителей пожалел». (Там же. С. 104.).

Ему предстояла длинная и причудливая жизнь. Он проучился три года в Оксфордском университетском коллеже, но особой образованности и высокой культуры не приобрел. Учился в Пажеском корпусе. Объездит Европу вдоль и поперек. Породнился с царской семьей, удачно женившись на племяннице императора Николая II – княжне Ирине Александровне: ее мать была сестрой государя.

Между тем, на серовском портрете, мне кажется, проявились не только эгоизм и упрямство, но и упорство, не одно своеволие, но и воля. Ибо Феликс Юсупов оказался способным кроме бесчисленных светских проказ и проступков и на п о с т у п о к, хотя бы раз в жизни. Или это только кажется, вглядываясь в портрет через ретроспективу истории? В 1916 году ни кто иной, как именно он составит заговор против Григория Распутина, который, по его убеждениям, был «злым гением России», порочившим императорскую семью и толкавшим страну к пропасти. Он заманит в свой знаменитый дворец на Мойке ненавистного «старца», пылавшего вожделением к его жене, и вместе с заговорщиками убьет невероятно живучего «изверга России».

После социалистической революции Юсупов счастливо избежит смерти и вывезет в 1919 году семью сначала из Крыма, а потом за границу. В эмиграции он напишет на французском языке обширнейшие воспоминания, которые я цитировал, и отдельную книжку об убийстве Распутина. Автор напрочь лишен самокритичности. Князь рассказывает о себе и о других с величественной простотой аристократа: ему не надо ни перед кем отчитываться и оправдываться. Мелькают рауты, театры, рестораны, дворцы, благотворительные вечера, европейские владетельные особы и прислуга, о которой написано весьма подробно. Но Юсупов был близко знаком со многими деятелями культуры – Анной Павловой (он считал ее близким другом), С.П. Дягилевым, М. Фокиным, Т.П. Карсавиной, В.Ф. Нижинским и не написал о них ни одной страницы. В.А. Серов остался исключением. В «Муарах» бросается в глаза удивительная духовная пустота праздного аристократа, которая была еще подмечен серовской кистью в давнишнем портрете «графчика», оставленном в родовом особняке, откуда он поступит в Русский музей.
В старости будет ожесточенно судиться с журналистами и кинокомпаниями за то, что они переиначили на западный манер историю убийства «мистического старца». И умрет на восьмидесятом году в Париже, с любовью оглядываясь на прожитую жизни и воспоминая мнимую России. На кладбище Сент-Женевьев-де-Буа на его могиле стоит скромное памятное надгробие, но подлинным памятником в истории русской культуры стал его портрет, некогда написанный великим Серовым.

Российский общеобразовательный портал